Фимкин и Соткин перебежали к немцам под Износками в первом же бою. Они прибыли с пополнением из Калуги. Их маршевую роту сразу же бросили в бой. Подняли в атаку на пулеметы. Перед атакой батальонные минометы реденько покидали мины в полосе немецкой траншеи. Лейтенанты подняли взводы. Побежали, крича что-то бессвязное, будто этот крик мог избавить их от того ужаса, в котором они оказались. Добежали до первой траншеи. В ней никого не оказалось. А из второй ударили пулеметы. И тут же началась мощная контратака. Взводные пытались организовать оборону, но роту тут же выбили из траншеи и почти всю расстреляли на нейтральной полосе. Фимкин и Соткин под пули не полезли, затаились в тесной боковой ячейке, а через несколько минут бросили винтовки и подняли руки перед первым же немецким солдатом, появившимся в траншее.

И вот теперь они исполняли приказ старшего полицейского — шли по следу тех, кто бежал из деревни, как видно, за несколько минут до облавы. Вскоре они поняли, что следов не два, а три. Старший полицейский приказал: если не удастся взять беглецов живыми, застрелить и тела бросить возле пруда, чтобы другим впредь неповадно было бегать от власти.

Возле вырубок следы разошлись. Потом снова сошлись в одну тропу. Некоторое время беглецы держались вместе. Но вскоре один отделился и резко ушел в сторону.

— Пойдем за этими, — сказал Соткин, которого час назад назначили старшим группы.

Пробежали по следу с километр. Остановились отдышаться.

— Да что мы, правда, за детьми по лесу бегать будем, — сказал Фимкин, кусая комок снега. — Давай вернемся. Скажем: след пропал, дорога затоптана… Кто проверять будет? А снег пройдет и вообще все скроет.

— Дурак ты, Матвей. — И Соткин похлопал напарника по потному лбу. — Посмотри на след! Это же баба бежала. С дитем.

— Ты думаешь?

— А ты что, совсем в следах не разбираешься? Вот, смотри, этот — женский. А этот — детский. Видишь, неглубоко протопает. Говорят, у старосты дочь есть. Прошлой зимой в лес ушла. Красавица.

— Думаешь, приходила?

— Ты представляешь, если мы ее поймаем! Фон Юнкерн с нами не расплатится. Вставай, Матвей, пока след не простыл. Волка ноги кормят.

Глава двадцать третья

Они побежали гуськом к лощине. Воронцов — впереди, Степан — замыкающим. Танкисты — в середине. Танкистов надо было беречь. Тихо спустились в лощину. Взяли правее, пробежали по темнеющей ольховой листвой стежке, протоптанной, видимо, немецкими танкистами, и вскоре впереди, на переезде, увидели застрявшую в болотине вторую «тридцатьчетверку».

— Вот откуда они таскают снаряды, командир, — указал автоматом Штыренко.

Воронцов приказал Николаеву затаиться на выходе из лощины со следующей задачей: назад не выпускать никого, но стрелять — только в самом крайнем случае.

— Штыренко, а ты быстро пройди по стежке, проверь, куда она ведет и нет ли там поста.

Штыренко скоро вернулся, доложил:

— Все чисто, командир.

— Действовать только ножами.

— У меня ножа нет, — сказал Штыренко.

— Он тебе и не нужен. Лезь в танк, ты там ориентируешься хорошо. Найди что-нибудь потяжелее… Давай, вперед. Только, пока он туда не залезет, сиди тихо.

Люк «тридцатьчетверки» был открыт. Штыренко ловко запрыгнул на заиндевелую броню и исчез в башенном люке.

— Степан, ну что, как будем брать своих?

— Я с ними один управлюсь.

— Не дури. Там мужики здоровые.

— Ты меня подстрахуй вон оттуда. — И Степан указал за гусеницу танка. — Хорошо, что у них тут пост не выставлен. Как они такое пропустили?

— Они — в своем тылу.

Степан быстро снял телогрейку, свернул ее, сунул под днище танка. Сверху положил автомат. Наган сунул за ремень сзади. Вытащил из-за голенища сапога нож, зашел за корму и затаился.

В поле уже рассветало. Только здесь, в глубине лощины, переходящей в лесной овраг, все еще царила ночь. Воронцов сидел на четвереньках, прижавшись к заиндевелым каткам танка, и прислушивался. Т-34, по всей вероятности, был вполне исправным. Его просто утопили в болоте. Теперь он вмерз в грязь, одной стороной утонув почти до моторной решетки. И немцы перетаскивали из затопленного танка боеукладку. Однажды на дороге, пережидая немецкую колонну, Воронцов видел целую колонну наших «тридцатьчетверок» и тяжелых KB, уже перекрашенных, с крестами на башнях. Шли они к фронту. Вот и этот Т-34 завтра-послезавтра вытащат. А тот, куда таскают снаряды, видимо, уже боеготов. Немцы — народ хозяйственный, бережливый. Из лесов вытащили все брошенные нашими войсками пушки и минометы, собрали все снаряды и мины. И теперь стреляют из них по нашим же окопам и танкам.

Голоса, которые донес со стороны поляны низовой утренний ветер, заставили Воронцова забыть обо всем. Он держал в рукаве нож, найденный им несколько дней назад, еще до морозов, на теле убитого снайпера. Винтовку он оставил Нелюбину. Ремень «шмайсера» перекинул через голову, передвинул автомат за спину, чтобы не мешал свободно двигаться.

Немцы шли не спеша. Один из них курил, роняя под ноги тусклые искры. Шли спокойно, переговаривались. Миновали ивовый куст, за которым затаился Николаев. Начали приближаться к танку. Воронцов примерился к нему. Курил именно тот, замыкающий. Плотный, чуть выше среднего роста. Здоровяк. Не дай бог, если именно он полезет в танк. Штыренко, метр с пилоткой, с ним не справится. У шедшего впереди Воронцов увидел на ремне тяжелую кобуру. Пистолетами, видимо, вооружены и остальные. Если случится заминка, начнут стрельбу, а там уж — чья возьмет… Шедший впереди, не останавливаясь, вскочил на броню, но то ли споткнулся, то ли поскользнулся на обметанной инеем наклонной броне, тут же загремел вниз.

— Mein Gott! — взвыл упавший. — Es ist sehr glatt! Das ist vielleicht ein Wetter! [14]

Двое других засмеялись. Танкист снова, уже осторожнее, вскарабкался на башню. В руке у него сверкнул фонарик. Луч скользнул по серым веткам ольх и исчез в чреве башни. Вот этого они не учли. Воронцов потянул из рукава нож. Если Штыренко затаился в башне, немец его сразу же обнаружит. Немец благополучно спустился в люк, загремел сапогами по днищу, затих. Его окликнули. Но из танка никто не отозвался. Второй танкист взял у здоровяка тусклый огонек сигареты, несколько раз ярко осветил свое лицо, отщелкнул недокуренную сигарету в снег. Окурок подпрыгнул и зашипел. И в это время танковый мотор за ольхами затих. Сразу вокруг все замерло. Немец натянул перчатки и постучал сапогом по броне:

— Helmut! Was ist geschehen? [15]

Почему медлит Степан? Штыренко, видимо, уже сделал свое дело. Воронцов сразу понял те звуки, которые прекратили топот немецкого танкиста по днищу танка. Насторожился тот, который, видимо, приготовился принимать из люка снаряды.

И в это мгновение напряженная скрюченная тень метнулась к здоровяку. Тот охнул и стал, медленно поворачиваясь к ольхам, заваливаться на бок. Второй танкист успел вскрикнуть, но тут же рухнул на колени, мотнул головой и захрапел, разбрызгивая по затоптанному снегу кровавые пятна. Воронцов запрыгнул в люк, чиркнул зажигалкой: Штыренко сидел на днище танка, держа в руках огромный гаечный ключ, а под ногами у него лежал танкист, уткнувшись лицом в россыпи гильз.

— Обыщи его, Штыренко! Давай, быстро!

Воронцов спрыгнул вниз. Степан наскреб под ногами пригоршню снега, протер нож и сунул его обратно за голенище. Потом вытащил из-под днища свой автомат, ватник и начал не спеша одеваться, застегивать пуговицы — снизу вверх, все до одной.

— Как ты их, Степ… — Воронцов осмотрел тела убитых, несколько раз при этом оглянулся на Степана и сказал: — Надо их убрать. Спрятать. Чтобы сразу не нашли. Давайте, быстро. Вон туда.

Они оттащили трупы в овраг. Сняли с них комбинезоны и ботинки. Быстро переоделись.

— Штыренко, возьми фонарик и — давай за снарядами. Живо, ребята, живо. Пока все тихо… Пока не рассвело… Там Демьян — один…